| |
Главная страница | Редакционная коллегия | Алфавитный список статей | Список сокращений | |
Шауб И. Ю. Черты дионисийского мифа в новелле Геродота о скифском царе Скиле Античный мир и археология. Вып. 12. Саратов, 2006. С. 345–349 Для просмотра текста на древнегреческом языке необходимо установить шрифт GR Times New Roman с.345 Рассказ Геродота о Скиле (Hdt. IV. 78–80) достаточно хорошо известен, тем не менее, для лучшего понимания нашей аргументации считаем необходимым привести текст этого сообщения (пер. И. А. Шишовой): «[...] У Ариапифа, царя скифов, был в числе других сыновей Скил. Он родился от женщины из Истрии и отнюдь не от туземки, и мать научила его греческому языку и письму. Некоторое время спустя Ариапиф был предательски убит Спаргапифом, царем агафирсов, а Скил наследовал царскую власть и жену отца [...] Управляя скифами, Скил отнюдь не был доволен скифским образом жизни, но гораздо больше был склонен к эллинским обычаям вследствие воспитания, которое он получил. Делал он следующее: всякий раз, как Скил вел войско скифов к городу борисфенитов и приходил к ним, он оставлял войско в предместье, сам же проходил внутрь, за городскую стену и запирал ворота. Сняв с себя скифскую одежду, он надевал эллинское платье. Когда он шел в этом платье на рыночную площадь, за ним не следовали ни телохранители и никто другой (а ворота охраняли, чтобы никто из скифов не увидел его в этой одежде). И во всем остальном он пользовался эллинским образом жизни и приносил жертвы богам по законам эллинов. Проведя так месяц или более того, он уходил, надев скифскую одежду. Делал он это часто, и дом построил себе в Борисфене и женился там на местной женщине. Когда же суждено было случиться с ним несчастью, оно случилось по такой причине. Пожелал он быть посвященным в таинства Диониса Вакхического. В то время, как он собирался принимать посвящение, ему было величайшее знамение. Был у него в городе борисфенитов дом обширных размеров и богато устроенный, о котором я незадолго перед этим упоминал. Вокруг него стояли сфинксы и грифы из белого камня. В этот дом бог метнул молнию. И дом полностью сгорел. Скил же, несмотря на это, совершил обряд посвящения. А скифы презирают эллинов за вакхическое исступление. Они говорят, что не подобает выдумывать бога, который приводит людей в безумие. Когда же Скил был посвящен Вакху, какой-то борисфенит стал издеваться над скифами, говоря: “Над нами вы смеетесь, скифы, что мы приходим в вакхическое исступление и что в нас вселяется бог. Теперь это божество вселилось и в вашего царя, и он в вакхическом исступлении и безумствует под влиянием с.346 божества. Если же вы мне не верите — следуйте за мной, и я вам покажу”. Старейшины скифов следовали за ним, и борисфенит, приведя их, тайно поместил на башне. Когда прошел со священной процессией Скил, и скифы увидели его в вакхическом исступлении, они сочли это очень большим несчастьем. Выйдя из города, они сообщили всему войску то, что видели». Скифы восстают против Скила, поставив царем его брата Октамасада; Скил бежит во Фракию, но фракийцы выдают беглеца, которому Октамасад без промедления отрубает голову, — заканчивает свое повествование о Скиле «отец истории». Геродот приводит этот рассказ, равно как и сообщение о скифском мудреце Анахарсисе, в качестве наглядной иллюстрации к своему утверждению, что скифы «старательно избегают пользоваться обычаями чужих народов и более всего эллинскими» (IV. 76), еще раз повторяя (IV. 77–78), что и Анахарсис, и Скил были убиты за пристрастие к чужеземным обычаям и за общение с греками. Явно новеллистический характер повествования о Скиле породил сомнение в историчности этого персонажа1. И. В. Куклина2 отметила явные черты сходства между образами Скила и Анахарсиса, высказав предположение, что рассказы о них — это два варианта предания об одном и том же человеке, а не о двух людях с одинаковой судьбой. В то же время существование перстня Скила и монет Никония с именем этого царя3 (а также недавней находки в Ольвии граффито-посвящений сына Анахарсиса4), казалось бы, свидетельствует о правдивости рассказа отца истории. Поэтому, признавая «внутренние несогласованности» у Геродота, Ю. Г. Виноградов5 весьма подробно реконструирует исторические события, главным действующим лицом которых выступает царь Скил6. Завершая свои рассуждения, исследователь пишет о своем впечатлении, что Геродот рассказывает о Скиле «по горячим следам», но в то же время он разделяет мнения тех, кто считает, что обвинение Скила в вероотступничестве было лишь пропагандистским поводом к его с.347 свержению, реальная же причина крылась в династической борьбе за власть7. И действительно, утверждение Геродота о подозрительном отношении скифов к божеству, заставляющему людей безумствовать, странным образом расходится с тем, что он сам рассказывает о культе Диониса у родственных скифам гелонов, а также о скифской бане8 (IV. 108), не говоря уже о вошедшей в поговорку склонности скифов к злоупотреблению дарами этого бога и разнообразных археологических свидетельствах распространения его культа в Скифии. Т. М. Кузнецова9 не без основания предположила, что мать брата Скила Октамасада, фракиянка, могла воспитать своего сына во фракийско-дионисийском духе, подобно истриянке, матери Скила, и, таким образом, братоубийца мог быть если не адептом культа Диониса, то весьма терпимым к его экстатическим обрядам. Странно, но до сих пор, насколько нам известно, никто не обратил внимания на тот факт, что история царя Скила поразительно напоминает миф о фиванском царе Пенфее. В центре сюжета новеллы о Скиле и мифа о Пенфее находится дионисийская проблематика. Оба персонажа гибнут из-за Диониса10, первый вследствие приверженности этому богу, второй — из-за враждебности к нему. Но не следует забывать, что Пенфей, согласно фиванскому мифу, двоюродный брат и злейший враг Диониса, первоначально сам являлся одной из ипостасей этого бога11. Тот факт, что Скил и Пенфей были обезглавлены (один своим братом, другой — матерью), также является яркой чертой дионисийского культа12. (Что касается Скила, то, конечно, не стоит забывать об обезглавливании как характерной особенности скифских воинских ритуалов13.) То же относится и к характерной для дионисийских ритуалов травестии обоих: Пенфей переодевается в женское платье с целью не быть узнанным вакханками, Скил же — чтобы слиться с вакханками. В таком виде Пенфей пытается подглядывать за действиями служительниц Диониса, а за вакхическим исступлением Скила тайно наблюдают его подданные. с.348 Дворцы обоих сгорают: дворец Скила от молнии бога (θεός), под которым едва ли может пониматься кто-либо другой, кроме Зевса, от молнии которого гибнет в Кадмовом дворце тетка Пенфея Семела. Пожар (реальный или мнимый) в этом дворце происходит во время пребывания там Диониса (ἅπτε κεραύνιον αἴθοπα λαμπάδα· σύμφλεγε σύμφλεγε δώματα Πενθέως — Eurip. Bacch. 594–595; см. также: 624 sq.). Этот дворец Дионис в эврипидовых «Вакханках» (623) называет «могилой своей матери» (μητρὸς τάφωι). Стоящие вокруг дворца Скила белокаменные сфинксы и грифоны также весьма напоминают надгробные памятники14. И, наконец, периодическое исчезновение Скила за закрытыми вратами Ольвии, ставящее в тупик рационалистически настроенных толкователей Геродота15, весьма схоже с еще более долговременным исчезновением гетского божества Залмоксиса (Hdt. IV. 94–96), которого В. И. Иванов не без основания считает «прадионисом фракийских гетов»16. Таким образом, все эти отмеченные нами черты сходства между столь яркими дионисийскими персонажами, как Пенфей и Залмоксис, с одной стороны, и ярым приверженцем Диониса Скилом, с другой, позволяют предполагать, что в новелле Геродота об этом скифском царе мы имеем «страстное» (по терминологии В. И. Иванова) мифологическое переосмысление реальных фактов. В подобном превращении исторического деятеля в мифологический персонаж в нормах мифологического мышления под воздействием коллективного бессознательного нет ничего из ряда вон выходящего. К примеру, вскоре после смерти французского крестоносца с острова Родос Дьедонне де Гозона возникла легенда о победе этого рыцаря над драконом, воспроизводившая все элементы легенды о св. Георгии Победоносце17. То же самое происходило и с образами южнославянских борцов с турецкими завоевателями: биографии этих деятелей постепенно модифицировались в мифологизированные повествования с единой структурой, причем историческая конкретика и хронология в значительной степени исчезали из этих преданий, и историческая личность превращалась в архаического героя со всеми его атрибутами и подвигами18. с.349 Что касается прослеженных нами черт дионисийского мифа в геродотовой новелле о Скиле, то этот факт не только весьма любопытен сам по себе, но и заставляет задуматься над таким вопросом, как механизмы осмысления Геродотом исторических событий, а также в очередной раз усомниться в реальности пребывания «отца истории» в Ольвии. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Aly W. Volksmärchen, Sage und Novelle bei Herodot und seinem Zeitgenossen. Göttingen, 1921. S. 128. 2 Куклина И. В. Анахарсис // ВДИ. 1972. № 3. С. 118 сл. 3 См.: Виноградов Ю. Г. Перстень царя Скила // СА. 1980. № 3. С. 92–109; его же. Политическая история Ольвийского полиса VII–I вв. до н. э. Историко-эпиграфическое исследование. М., 1989. С. 116. 4 Виноградов Ю. Г., Русяева А. С. Граффити из святилища Аполлона на Западном теменосе Ольвии // ХС. 2001. Вып. 11. С. 138 сл. 5 Виноградов Ю. Г. Политическая… С. 103 сл. 6 Степень реальности отражения этих событий в труде «отца истории» в данном случае для нас несущественна. 7 Виноградов Ю. Г. Политическая… С. 116. 8 То есть об экстатическом шаманском ритуале. См.: Meuli K. Scythica // Hermes. 1935. Bd. 70. S. 122 f. 9 Кузнецова Т. М. Анахарсис и Скил // КСИА. 1984. Вып. 178. С. 14. 10 «Раздвоение божества» на лики жреческий и жертвенный и отожествление жертвы с божеством, коему она приносится, было исконным и отличительным достоянием дионисийских культов (Иванов В. И. Дионис и прадионисийство. СПб., 1994. С. 26). 11 См., напр.: Иванов В. И. Указ. соч. С. 285. 12 Там же. С. 131 сл. Ср. с угрозой Пенфея Дионису лишить его головы (τράχελον σώματος χορὶς τεμών — Eurip. Bacch. 241). 13 Шауб И. Ю. «Буйный Арес номадов» (Воинские культы скифов) // Новый часовой. 2000. № 10. С. 115–118. 14 Подобные украшения для дворца, впрочем, как и сам дворец, были бы для первой половины V в. до н. э. явлением чрезвычайным. Мраморный сфинкс (или, скорее, грифон), часть фигуры которого найдена в Ольвии (см., напр.: Древний мир на Юге России. М., 1918. С. 39. Рис. 34), вероятнее всего, был надгробием. 15 Dumézil G. Romans de Scythie et d’alentour. P., 1978. P. 353; Виноградов Ю. Г. Политическая… С. 101. 16 Иванов В. И. Указ. соч. С. 82. 17 Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С. 59 сл. 18 Торчинов Е. А. Религии мира. Опыт запредельного. СПб., 1997. С. 128 сл. © Кафедра истории древнего мира СГУ, 2006 |