Борухович В.Г. После мартовских ид 44 г. до н.э. (исторический очерк)

После мартовских ид 44 г. до н. э. (исторический очерк)

Античный мир и археология. Вып. 5. Саратов, 1983. С. 123-154

с.123 Смерть Г. Юлия Цезаря, погибшего от руки заговорщиков в мартовские иды 44 г. до н. э., послужила непосредственным поводом к возобновлению гражданских войн.

К моменту гибели Цезарь — всемогущий повелитель Рима, диктатор с неограниченными полномочиями и сроком, вождь легионов, сокрушивших войска его противников в Европе, Азии и Африке, удачливый и ловкий демагог, любимец переменчивого и экспансивного римского плебса, мудрый политик и одновременно блестящий оратор и писатель — находился в зените могущества и славы. Он позволил себе роскошь быть милостивым к побежденным республиканцам, приблизив многих из них и доверив им исполнение своих планов и преобразований. Среди них оказались М. Юний Брут и Г. Кассий Лонгин, вставшие во главе заговора¹.

Истинным вождем заговора был, бесспорно, М. Юний Брут². Личные отношения его к диктатору не давали повода для вражды, тем более что Цезарь к нему явно благоволил. Злые языки даже утверждали, будто Цезарь был его истинным отцом. Мать Брута, Сервилия, в свое время была в близких отношениях с будущим с.124 диктатором. Впрочем, Гартхаузен называет эти слухи явной сплетней, «вследствие незначительной разницы в возрасте между лицами, в которых предполагали отца и сына...»³. По выражению того же Гартхаузена, причиной, заставившей Брута выступить против Цезаря, было «философско-политическое доктринерство». В действительности Брут был идеологом (и организатором) той части сенатской аристократической верхушки, которая издавна привыкла распоряжаться судьбами могущественнейшего в древности государства и которая, оттесненная теперь диктатором и его окружением, практически оказалась не у дел.

Заговорщики сами по себе были незначительными людьми, хотя принадлежали к знатнейшим родам Рима и носили громкие имена Сульпициев, Домициев, Юниев, Кассиев. Предприятие имело успех благодаря поразительной беспечности диктатора, так легко приближавшего к себе бывших противников. В упоении от успехов и побед imperator unicus не мог и помыслить, что найдутся люди, которые осмелятся против него выступить. «Дело было совершено людьми, мужественными по духу, но по совершенно детскому плану» (animo virili, consilio puerili), — писал в эти дни Цицерон Аттику (Cic. Ad Att. XIV. 21. 3), играя словами virili и puerili. Но уже через несколько дней, «забыв» о том, что он к заговору не имел никакого отношения, Цицерон стал употреблять местоимение «мы», повторив в письме к Аттику ту же самую фразу (XV. 4. 2, 7). Сведения о готовящемся заговоре проникли в круги, очень далекие от сената. Согласно Светонию (Iul. 81), кто-то подал Цезарю записку с подробными сведениями о заговоре. Плутарх (Caes. 65) сообщает, что это был грек Артемидор Книдский. Мнение С. Л. Утченко, полагавшего, что заговор был «довольно основательно подготовлен», не подтверждается источниками⁴.

Вожди заговора плохо представляли последствия своего террористического акта, рисуя себе лишь в общих чертах реставрацию сенатской аристократической республики. Они мечтали о взрыве с.125 народного ликования по случаю освобождения родины от тирании, о благодарности сената, предающего память тирана проклятию и возносящего хвалы героям-освободителям, ждали подъема энтузиазма всего народа, который должен был просить их взять на себя руководство государством. Однако Брут — кабинетный мечтатель, литератор и философ (что, впрочем, не мешало ему быть одним из самых жестоких римских ростовщиков)⁵, был для этого мало подходящим человеком. Правда, он собирался взять на себя управление Македонией, в соответствии с решением Цезаря, но большого административного опыта он не имел. Более зрелым политиком и полководцем был Кассий, прошедший суровую школу воина и полководца в армии Красса на Востоке и сумевший тогда удержать в сфере римского влияния Сирию, несмотря на тяжелое поражение, понесенное римлянами от парфян в 53 г. до н. э. Оба они, недавно избранные преторами (по инициативе Цезаря), еще не успели себя ничем зарекомендовать.

Стремительно развивавшиеся события в действительности нисколько не соответствовали надеждам заговорщиков. Потрясенные происшедшим на глазах убийством диктатора, сенаторы, не участвовавшие в заговоре, разбежались в страхе, боясь, что им уготована та же самая участь. С другой стороны, приверженцы и друзья убитого были уверены, что в заговоре замешан весь сенат, вызвавший для этой цели войска, и поэтому тоже спешно искали спасения. «Все было заполнено бегущими и кричащими», — так описывает этот момент историк (Nic. Dam. V. 25). К бегущим присоединялись толпы людей, находившихся в момент убийства диктатора в театре, где происходили гладиаторские бои. Распространялись самые невероятные и противоречивые слухи. Не было единства и среди заговорщиков, одни из которых предлагали заодно перебить возможных будущих противников (Кассий требовал убить М. Антония, ближайшего помощника Цезаря), другие же, как М. Брут, настаивали на соблюдении законности, полагая недопустимым предавать смерти людей, против которых не выдвинуто никакого обвинения⁶. с.126 В обстановке всеобщей суматохи и паники заговорщики, с трудом пробиваясь сквозь толпу и держа в руках обнаженное орудие, побежали по улицам Рима на форум, крича, что они восстановили всеобщую свободу⁷. Брут, по-видимому, пытался там произнести речь (Nic. Dam. V. 25), но из-за шума нельзя было ничего услышать, несмотря на все призывы Брута к спокойствию и уверения, что ничего дурного не произошло. Народ за заговорщиками не последовал (App. II. 119), и тогда они пробились на Капитолий, священный центр Рима. По пути к ним присоединились отряды гладиаторов и рабов. Перед собравшимися на Капитолии людьми Брут произнес заранее подготовленную речь⁸. Здесь, на Капитолии, заговорщики организовали круговую оборону против возможной атаки ветеранов Цезаря. Только к вечеру на Капитолий поднялись немногие сенаторы, чтобы выразить им свое одобрение и поддержать их морально (среди них был и Цицерон).

Но ветераны Цезаря, собравшиеся в Риме и ждавшие от своего вождя обещанных земельных участков, были рассеянной и неорганизованной толпой. Единственным боеспособным войском оказалась стоявшая неподалеку от Рима армия М. Эмилия Лепида, «начальника конницы», то есть помощника диктатора. Лепид должен был отправиться в заальпийскую Галлию и занимался в это время реорганизацией и укомплектованием своей армии. Теперь ему представилась возможность воспользоваться создавшейся ситуацией. В ночь на 16 марта он ввел свои войска в Рим и расположился на Рыночной площади, где легионеры зажгли бивачные огни.

Лепид был не единственным, кто претендовал на политическое наследство убитого диктатора и стремился заполнить образовавшийся правительственный вакуум. Консулом 44 г. был М. Антоний, испытанный и волевой командир легионеров, сыгравший большую роль во время Эпирской войны, бывший доверенным лицом диктатора с.127 (что, впрочем, не мешало ему интриговать против своего могущественного принципала)⁹.

Антоний отличался необыкновенной физической силой, позволявшей ему легко, наравне с солдатами переносить тяготы войны; она осталась нерастраченной, несмотря на бурно проведенную в кутежах и разврате молодость. К этим качествам присоединялись недюжинные хитрость и ловкость, позволявшие находить выход в самых трудных ситуациях и успешно решать сложные военные и политические задачи, которые ставил перед ним Цезарь. Происхождение его (дедом его был знаменитый оратор Марк Антоний) и воспитание (он учился ораторскому искусству в Греции и был приверженцем цветастого «азиатского» стиля в красноречии) предполагали в нем определенное интеллектуальное развитие и способности, скрываемые, впрочем, под внешним цинизмом и грубым гаерством... Наружность его вполне соответствовала характеру — на сохранившихся монетах Антония подчеркнуто выражены крупные черты с тяжелым подбородком и бычьей шеей.

Убийство Цезаря застало Антония врасплох, и он в ужасе бежал, забаррикадировавшись в своем доме и намереваясь дорого продать свою жизнь. Но уже через несколько часов Антоний понял, что ему ничего не грозит. Он стал поспешно собирать преданных людей, чтобы не оказаться беспомощным в бурном водовороте событий.

Лихорадочную деятельность развивал в эти часы и Цицерон, в душе ненавидевший диктатора (той ненавистью, с которой неудачники в политике всегда ненавидят преуспевающих и удачливых), но лицемерно примирившийся с ним и все эти годы заискивавший перед Цезарем, никогда, впрочем, ему особенно не доверявшим. Теперь Цезарь был мертв, и можно было смело высказать свое отношение к нему. Немногим собравшимся сенаторам Цицерон предложил объявить Цезаря тираном и всю его деятельность и сделанные им распоряжения незаконными. Но совершенно растерявшиеся в эти минуты члены сената не приняли его предложений и обратились к консулу Антонию как единственному носителю законной власти, чтобы тот восстановил в Риме порядок на основе действующей конституции римской республики. К этому времени Антоний добился с.128 важного успеха, значение которого трудно переоценить. Выступая в качестве самого близкого лица, он сумел убедить потрясенную вдову Цезаря, Кальпурнию, передать ему наличные средства диктатора (около 100 млн. сестерциев) вместе с архивом, где хранились важные государственные документы. К этим деньгам он сумел присоединить наличные средства, хранившиеся в государственной казне (в храме Опс, богини изобилия) — около 700 млн. сестерциев¹⁰. Так у Антония появилась возможность привлечь ветеранов на свою сторону (из римских граждан они давно превратились в профессиональных солдат, готовых за деньги служить кому угодно). Но для организации ветеранов требовалось время, а войска Лепида стояли в боевой готовности, и поэтому Антоний решил договориться с ним о совместных действиях. Он провел ряд тайных совещаний с верхушкой цезарианцев: Бальбом (секретарем и доверенным лицом диктатора), Гирцием (десигнированным консулом на 43 год) и «начальником конницы» диктатора Лепидом. В этих переговорах Лепид, человек в общем нерешительный и трусоватый, оказался проигравшей стороной. Антоний сумел убедить его передать свои войска, взамен чего Лепиду, по-видимому, был обещан сан верховного понтифика. Лепиду, одному из немногих, удалось в будущем сохранить свою жизнь в ожесточенной борьбе за власть, чему немало способствовало его полное ничтожество как личности.

Наконец, заговорщики, опиравшиеся на поддержку отрядов гладиаторов, подготовленных Децимом Брутом и находившихся в момент убийства Цезаря между театром и зданием курии, чтобы в случае сопротивления прийти на помощь заговорщикам, решили спуститься с Капитолия и выступить перед собравшимся народом. Речь М. Брута, апеллировавшего к свободолюбию и древним добродетелям римлян, была просто непонята. Аппиан проницательно замечает по этому поводу, что заговорщики не понимали главного: римский народ был уже не тот, что в древности (II. 120–121). Оказавшись в двусмысленном положении и не находя широкой поддержки (Plut. Brut. 18), опасаясь ветеранов, враждебно следивших за развитием событий и готовых расправиться с убийцами своего вождя, заговорщики не нашли ничего лучшего, как вступить в переговоры с.129 с Антонием и Лепидом, единственными, кто обладал в этот момент реальной властью. На такой шаг можно было решиться только в полной растерянности и при отсутствии плана действий. Он мог привести к полному торжеству Антония, ему действительно казалось, что судьбы Рима уже в его руках. Антоний ответил, что даст ответ на предложения заговорщиков через день.

Утром 17 марта консул Антоний собрал сенат в храме Теллус, богини Земли. Храм находился вблизи дома Антония, и тот избрал его с тем расчетом, чтобы сенаторы оказались как можно дальше от Капитолия, опорного пункта заговорщиков. Толпы ветеранов собрались между Капитолием и храмом Теллус. Это зрелище заставило трепетать многих из тех, кто вчера посмел публично одобрить действия заговорщиков. «Во время Либералий кто из сенаторов мог не прийти в сенат? ... Даже, когда мы пришли, разве могли мы свободно высказать свое мнение? И разве не следовало прежде отогнать ветеранов, пришедших вооруженными, всеми возможными способами, в то время как у нас не было никакой защиты?» — так описывал Цицерон это знаменитое заседание сената (Cic. Ad Att. XIV. 14. 2).

При таких условиях планы тех, кто еще вчера мечтал предать память тирана проклятию и объявить его деятельность и преобразования незаконными, оказались построенными на песке. Заговорщики даже не посмели явиться на заседание, их отсутствие было красноречивым фактом. Грозный шум толпы ветеранов делал речь консула особенно убедительной, доводы — неотразимыми. Отсутствовало единство и в среде самих сенаторов: были такие, которые опасались, что аннулирование распоряжений Цезаря нанесет ущерб их интересам (многие собирались занять выгодные посты в соответствии с его распоряжениями). Поэтому предложение Антония об утверждении распоряжений Цезаря было выслушано со вниманием. «Он воспламенил их в отношении не Цезаря, а их самих», — пишет Аппиан (II. 129). Взамен консул обещал не предпринимать судебного преследования против убийц Цезаря. В этой сложной политической обстановке выступил в числе прочих Цицерон, прожженный политикан и мастер беспринципных компромиссов, сумевший в свое время благополучно миновать все сциллы и харибды гражданской войны между Цезарем и Помпеем, и теперь вновь оказавшийся на гребне политической волны. Он предложил утвердить распоряжения с.130 Цезаря и нашел подходящее словечко, которое позволяло всем прийти к общему соглашению: это было греческое слово амнистия (недаром же он все эти годы, удалившись в частную жизнь, так усердно изучал греческую философию). На этой основе сенат призвал всех к единодушию.

Решение сената об утверждении распоряжений Цезаря было встречено ветеранами с одобрением: они видели в этом решении гарантию на получение тех благ, которые собирался им предоставить покойный диктатор. Так было заключено перемирие между заговорщиками и вождями юлианской партии (partes Iulianae), как стали называть с этого момента цезарианцев в официальных документах эпохи и исторических сочинениях. Перемирие было скреплено тем, что Антоний и Лепид передали заговорщикам своих сыновей в качестве заложников. Этот факт свидетельствовал, что заговорщики обладали реальной силой, с которой приходилось считаться. Антоний и Лепид тогда еще искренне надеялись, что обеспечат себе власть мирным путем. Цицерон в письмах между тем упрекал заговорщиков за их бездеятельность и язвительно называл их пребывание на Капитолии «Капитолийским сидением» — sessio Capitolina (Ad Att. XIV. 14. 2).

Теперь отряды, на которые опирались заговорщики, окончательно покинули Капитолий. Специальное решение сената было посвящено обряду предстоящих похорон диктатора, а также обнародованию его завещания. В завязавшемся споре наиболее дальновидные из республиканцев решительно воспротивились желанию цезарианцев устроить покойному пышные похороны, прекрасно понимая, к чему они приведут. Однако Брут уступил настояниям Антония, «явно совершив этим вторую ошибку», как метко отметил Плутарх в биографии Брута.

По требованию Л. Кальпурния Пизона, тестя Цезаря, завещание диктатора, хранившееся у весталок, было оглашено. Это произошло 19 марта в доме консула Антония, что было вовсе не случайным. Согласно последней воле диктатора главным наследником оказался внучатый племянник Цезаря — Гай Октавий, родственники Л. Пинарий и Кв. Педий были объявлены сонаследниками. Сады Цезаря по ту сторону Тибра были завещаны народу. Каждому бедняку из специально выделенных для этого сумм должны были быть с.131 выданы по 300 сестерций (1 сестерций = 1 гр. серебра, таким образом, это была большая сумма). Внизу восковой таблички, на которой была начертана посмертная воля Цезаря, имелась многозначительная приписка: Гай Октавий усыновлялся Цезарем и причислялся к роду Юлиев, in familiam nomenque adoptavit, как пишет Светоний (Suet. Iul. 83), цитируя здесь, скорее всего, подлинный документ¹¹.

Во время похорон, происходивших на форуме, у тела покойного были выставлены трофеи его побед и окровавленная одежда, снятая с него 15 марта. Погребальную речь над телом диктатора произнес Антоний как коллега по консульству и друг убитого. Аппиан с необыкновенным драматизмом описывал эти события. «Антоний читал свою речь с торжественным, грустным лицом, и, голосом выражая эти настроения, он останавливался на том, как чествовали Цезаря в народном постановлении, называя его священным и неприкосновенным, отцом отечества, благодетелем и заступником, как никого другого не называли... Сказав это, Антоний, поднял одежду, как одержимый, и, подпоясавшись, чтобы освободить руки, стоял у катафалка, как на сцене, припадая к нему и снова поднимаясь, воспевал его как небесного бога и в знак веры в рождение бога он поднял руки, перечисляя при этом скороговоркой войны Цезаря, его сражения и победы, напоминая, сколько он присоединил к отечеству народов и сколько он прислал добычи, вызывая восхищение всем этим, и непрерывно выкрикивал: “Он был один непобедим из всех тех, кто с ним сражался...”

В таком состоянии, когда дело было близко к рукопашной, кто-то поднял над ложем сделанную из воска статую Цезаря: тела его, так как оно лежало на ложе, не было видно. При помощи механизма статуя поворачивалась во все стороны, и видны были 23 зверски нанесенные ему раны по всему телу и лицу. Этого зрелища народ не стерпел, так как это его удручало. Он вскричал и, окружив здание курии, где был убит Цезарь, поджег его, а убийц, с.132 которые заранее бежали, искали, бегая повсюду...» (II. 144–147). Возбуждение народа, вызванное провокационными действиями Антония, показалось теперь опасным и ему самому. Хотя он сумел добиться того, что заговорщики бежали из Рима, настроение сената не изменилось под влиянием происшедших событий. Особое беспокойство сената вызывали действия некоего самозванца, называвшего себя внуком Мария и сплотившего вокруг себя мятежный плебс, призывая мстить за Цезаря. Дело дошло до открытого восстания, но консул Антоний, используя свои чрезвычайные полномочия, сумел в короткий срок подавить его с помощью своих солдат, а самого главаря казнить без суда и следствия¹². Этот поступок, а еще более предложение Антония вызвать из Испании Секста Помпея, сына вождя республикански настроенных аристократов, привлекли на время симпатии сената к Антонию.

Происходившие в Риме беспорядки помогли Антонию получить от сената разрешение на вооруженную охрану. Он набирал ее из ветеранов, преимущественно из центурионов, и постепенно довел ее общую численность до 6000 человек. Имея такой отряд младших командиров, Антоний мог развернуть его до размеров внушительного войска. Он обнародовал одно за другим распоряжения Цезаря, действительные и мнимые, которые он обнаруживал в архиве покойного диктатора, все более оттесняя сенат от влияния на ход государственных дел. Затем он отправился в Кампанию для устройства там колоний, обещанных ветеранам еще покойным Цезарем.

Тем временем из Аполлонии (города на северо-западе Греции) прибыл в Италию Гай Октавий, внучатый племянник Цезаря, чтобы вступить в права наследника — хотя его мать, Атия, и отчим, консуляр Марций Филипп, настойчиво советовали ему этого не делать. Но честолюбивый, расчетливый и хитрый не по летам юноша решил вступить в эту рискованную игру. Все же он высадился не в Брундизии, как это делали все, возвращающиеся из Греции в Италию, а выбрал близлежащий город Лупии. Отсюда, выслав вперед разведчиков, он направился к Брундизию. Тамошний гарнизон с.133 встретил его с энтузиазмом, приветствуя его как сына Цезаря¹³. По дороге в Рим его повсюду приветствовали соратники приемного отца, толпа которых, его сопровождавшая, росла как «горный поток», по выражению Аппиана (III. 12). В соответствии с римским обычаем, он принял полное имя Гая Юлия Цезаря и только добавляемый когномен «Октавиан» указывал на его подлинное происхождение¹⁴.

По пути в Рим Октавиан узнал, что консулы лишили Брута и Кассия провинций, которые они должны были получить согласно распоряжению покойного диктатора — Македонии и Сирии, взамен которых им были предложены менее значительные, Кирена и Крит. Истинная причина заключалась в том, что в Македонии находилось 6 легионов, готовившихся к походу против парфян. Они были полностью отмобилизованы, вместе с вспомогательными войсками и конницей. Антоний ни за что не хотел уступить эти значительные силы своим противникам, как и того, чтобы они получили Сирию, откуда должен был начаться парфянский поход. В согласии со своим коллегой по консульству Долабеллой он провел в народном собрании закон, по которому Антонию предоставлялась Македония, а Долабелле — наместничество в Сирии. Несколько позже, к июлю 44 г., это решение было изменено: Антоний заставил народное собрание предоставить ему обе Галлии, а Долабелле — Сирию с проконсульским империем. Гражданская война надвигалась, и каждый из противников стремился обеспечить себе наиболее выгодные позиции.

Явившийся в Рим Октавиан был холодно встречен Антонием. Этот претендент на наследство покойного диктатора был ему особенно неудобен, так как имя Г. Юлия Цезаря, производившее магическое влияние на ветеранов и плебс, с этим юношей было связано особенно тесно. Не выдав сразу Октавиану причитавшейся ему доли огромных денежных сумм, завещанных диктатором — Антоний уже привык считать их своими, — он нашел ловкий ход, который должен был лишить Октавиана инициативы. Против юноши по наущению Антония были начаты судебные иски лицами, имущество которых было с.134 конфисковано в связи с деятельностью его приемного отца. Октавиан рисковал остаться дискредитированным в глазах плебса еще и потому, что был лишен таким образом возможности раздать народу суммы, завещанные диктатором.

В создавшемся трудном положении Октавиан проявил удивительную для своих лет решительность и ловкость. Он немедленно пустил в продажу свое имущество, а также имущество ближайших родственников, в том числе матери и отчима, получив таким образом необходимые средства для ведения чрезвычайно сложной и опасной политической игры. По сообщению Николая Дамасского (26), он щедро раздал народу крупные суммы, чем сразу же завоевал себе популярность¹⁵. Она еще усилилась, когда Октавиан устроил роскошные игры в память о покойном отце. В этих первых шагах на политическом поприще он обнаружил совершенно поразительное, не по летам, знание людей и умение ориентироваться в сложнейшей обстановке. Вокруг него все возрастал круг людей, лично ему преданных, обладавших недюжинными организаторскими способностями и хранивших по отношению к нему непоколебимую верность¹⁶.

Нарастание вражды между Антонием и Октавианом Плутарх в биографии Антония (16) излагает в следующих словах. «Антоний принялся всячески уничтожать его и словом, и делом. Он домогался должности народного трибуна — Антоний встал ему поперек дороги; он выставил в общественном месте золотое кресло своего отца, в полном согласии с решением сената — Антоний пригрозил заключить его в тюрьму, если он не прекратит заискивать у народа. Но когда он поручил себя заботам Цицерона и всех прочих, кто ненавидел Антония, и через них начал располагать в свою пользу сенат, между тем как сам старался приобрести благосклонность народа и собирал в Рим старых воинов из их поселений — Антоний испугался и, устроив встречу с Цезарем на Капитолии, примирился с ним». Как метко заметил Сайм, «призрак Цезаря» — с.135 Caesar’s ghost, тяжело давил на Антония, хватая его за руку, когда он собирался поднять ее на наследника¹⁷.

История с креслом Цезаря особенно интересна. В конце мая или начале июня Октавиан решил торжественно выставить позолоченное кресло Г. Юлия Цезаря, которое сенат некогда вотировал ему, и диадему, от которой покойный диктатор некогда отказался. Но Октавиану помешало трибунское вето. Тайный умысел Октавиана, видимо, заключался в том, чтобы дать народу понять, кто должен занять пустующее кресло Цезаря¹⁸.

Отношения между Антонием и Октавианом достигли такого накала, что схватка казалась неизбежной. По слухам, Октавиан не прочь был разрешить спор ударом кинжала наемного убийцы, а Антоний превратил свой дом в настоящую крепость и установил специальные пароли, как сообщает Аппиан (III. 50). Однако ветераны, составлявшие основной контингент войск обоих противников, заставили их помириться¹⁹.

Николай Дамасский (29) описывает, как это примирение происходило, проницательно указывая на причины такого поведения ветеранов. Солдаты, подхватив Октавиана, повели его на Капитолий, «наперерыв состязаясь в усердии (с которым они старались угодить Октавиану. — В. Б.), одни вследствие того, что уже тяготились властью Антония, другие из благоговения к памяти Цезаря и внимания к его преемнику, третьи просто возлагали на последнего большие надежды, считая, что сумеют сильно обогатиться, оказывая ему поддержку, четвертые пылали ненавистью к убийцам Цезаря и считали, что скорее добьются отмщения, когда это дело возьмет в свои руки сын Цезаря...»

с.136 Из соображений престижа и под давлением масс ветеранов Антоний и Октавиан оказались вынужденными до времени скрывать взаимную ненависть.

Между тем к июлю 44 года Брут и Кассий, остававшиеся все время вблизи Рима, в Антии, как сообщает Николай Дамасский (17), убедились в том, что их надежды вернуться в Рим и продолжить борьбу за республиканские идеалы неосуществимы. Поэтому они приняли решение направиться в Македонию и Сирию, считая себя законными правителями этих провинций, в соответствии с распоряжениями убитого диктатора, утвержденными сенатом. Долабелла, коллега Антония по консулату, узнав об этом, поспешил с войсками на Восток и переправился осенью 44 года вначале в Малую Азию, где собирался изыскать средства для борьбы с Кассием и захвата Сирии. Наместник Азии, Гай Требоний, один из активных участников заговора, попытался оказать сопротивление, но был разбит. В начале 43 г. до н. э. его казнили по приказу Долабеллы. Это был первый из участников заговора, погибший в ходе нарастающей гражданской войны.

К лету 44 г. и Антонию стало ясно, что для продолжения борьбы за власть нужны большие легионы. По примеру Г. Юлия Цезаря, которому он во всем старался подражать, Антоний добился, как говорилось выше, наместничества в Цизальпинской Галлии, где в полном согласии с конституцией он мог держать большую армию, чтобы с ее помощью оказывать определяющее влияние на ход дел в Риме. Но провинция была занята легионами Децима Брута, видного участника заговора, получившего ее благодаря все тем же распоряжениям покойного диктатора. Сенат смотрел на Галлию как на крепость, направленную против Италии, поэтому он тайно дал знать Дециму Бруту, чтобы тот оказал решительное сопротивление домогательствам Антония.

Используя право и империй, предоставленный ему решением народного собрания, над легионами в Македонии, Антоний отправил туда своего брата, претора Гая Антония, чтобы тот привел эти легионы в Италию. В начале октября 44 г. эти войска в количестве 4 легионов действительно прибыли в Брундизий.

Еще до этого Октавиан, опасаясь, что останется совсем беззащитным, по словам Аппиана (III. 40; ср.: Nic. Dam. 31), отправился с многочисленными соратниками, среди которых были Меценат с.137 и Агриппа, в Кампанию, захватив с собой большую сумму денег. Там находились поселения ветеранов, выведенные еще его приемным отцом, Г. Юлием Цезарем. В поселениях Калатин и Казилин Октавиан встретил сочувствие и поддержку; имя Цезаря сохраняло свое магическое звучание, в этих поселениях Октавиан набрал около 3000 солдат²⁰. Главная причина популярности Октавиана была, однако, та, что Октавиан платил каждому солдату по 500 денариев, это было намного больше, чем давал своим солдатам скуповатый Антоний. Постепенно Октавиан довел численность своих войск до 10000 человек, после чего повел их на Рим. 10 ноября его солдаты расположились на форуме вечного Города. Самому Октавиану в это время было всего 19 лет²¹.

Между тем Антоний прибыл в Брундизий, чтобы принять высадившиеся там легионы. Он торопился, справедливо опасаясь, как бы они не достались соперникам. Прибывшим солдатам Антоний назначил жалованье в 100 денариев, это было немного с точки зрения уже избалованных вниманием легионеров. В прибывшие из Македонии войска проникли эмиссары Октавиана, усиленно агитировавшие солдат перейти к преемнику Цезаря. Разбрасывались листовки, где сопоставлялись скупость Антония и щедрость Октавиана, как сообщает Аппиан (III. 44). Среди прибывших солдат началось возмущение, а Антоний прибегнул к древнему суровому способу восстановления дисциплины, проведя частичную децимацию. Было казнено некоторое количество центурионов и рядовых легионеров²². с.138 Но Антоний просчитался — времена круто изменились. Особую ярость солдат вызвало то, что казни совершались на глазах жены Антония, Фульвии.

Набрав из вновь прибывших преторианскую когорту (в нее включались лучшие и наиболее надежные легионеры), Антоний быстрым маршем двинулся на Рим. Там он первым делом поспешил созвать сенат, чтобы публично высказать свои претензии в адрес Октавиана. Но перед самым входом ему сообщили, что так называемый «Марсов легион», Legio Martia, перешел на сторону Октавиана. Пока Антоний медлил, пришло дополнительное сообщение, что точно таким же образом ему изменил 4 легион. «Потрясенный этим, Антоний вошел в сенат» (App. III. 45).

С трудом удержав в повиновении оставшуюся часть войска щедрыми раздачами денег («Воины, отдававшие себя тому, кто больше заплатит, покупались, как вещи на аукционе» — Plut. Brut. 23), Антоний двинулся на север против Децима Брута. Кроме новобранцев, у него в строю было два легиона, вызванных из Македонии, легион ветеранов и некоторое количество вспомогательных войск плюс преторианская когорта. У Децима Брута в строю находились до 5 легионов, по другим сведениям, 3, но они были плохо вооружены и состав их был неполным. Под знаменами Октавиана находились, помимо отпавших от Антония двух легионов, два некомплектных ветеранских легиона и один легион новобранцев. С этими силами нельзя было вступать в сражение. При таком сложном соотношении сил надо было еще принять во внимание позицию наместника Нарбонской Галлии и Ближней Испании Лепида, располагавшего 4 легионами, а также Мунатия Планка, стоявшего с 3 легионами в Трансальпинской Галлии. Наконец, два легиона находились под командой Г. Азиния Поллиона, наместника Дальней Испании. «Все эти силы, казалось, готовы были примкнуть к Антонию» — писал Аппиан (III. 46).

Антоний действовал решительно, занимая один город за другим. Децим Брут вынужден был запереться в г. Мутине (совр. Модена), надеясь выдержать осаду, пока на выручку ему не явятся войска из Македонии, собираемые Марком Брутом.

В Риме между тем произошли следующие события. Удаление Антония и его войск развязало руки республиканцам, во главе которых к этому времени становится М. Туллий Цицерон. Он произносит с.139 против Антония серию речей, претенциозно названных им «филиппиками», в память о речах Демосфена, направленных против македонского царя Филиппа. В этих речах Цицерон обвинял Антония в стремлении установить господство солдатни и угрожал, что победа Антония приведет к новым конфискациям, грабежам и насилиям. Цицерон усиленно призывал объединиться всех благомыслящих против общего врага²³.

Положение Октавиана, сделавшего базой своих операций Этрурию²⁴, было двусмысленным. С одной стороны, он обладал реальной силой (сенат своих войск не имел). С другой стороны, он не занимал никакого официального поста²⁵, и весь его авторитет основывался на имени, которое он носил, если не считать симпатии солдат, которые он сумел завоевать. Армия его это очень хорошо понимала. Аппиан (III. 48) описывает, как солдаты «привели к Цезарю ликторов с фасциями и просили его, чтобы он объявил себя пропретором и военачальником над теми, кто всегда был подчинен своим командирам. Цезарь, хоть и выразил свое удовлетворение, все же передал дело в сенат...»

В это время Октавиан особенно близко сошелся с Цицероном. Посредниками выступили Филипп, его отчим, и муж его сестры Марцелл, которые явились вместе с Октавианом к Цицерону и условились о том, что Цицерон «будет поддерживать Цезаря и в сенате и перед народом силою своего красноречия и своим влиянием в делах государственного управления, а тот с помощью денег и войска обеспечит безопасность Цицерона... Юноша так подольщался к нему, что даже называл его своим отцом...»

Так сложился противоестественный союз между сыном убитого диктатора и людьми, принимавшими участие в его убийстве, или, во всяком случае, поддерживавшими заговорщиков. Плутарх с.140 в биографии Цицерона (45) проницательно отметил причины этого союза: «Цицерона сблизила с Цезарем ненависть к Антонию, а затем и его прирожденная слабость к почестям...», иначе говоря, тщеславие.

20 декабря сенат принял ряд решений, которые прояснили картину. Было кассировано предшествующее решение народного собрания, по которому Антонию предоставлялось наместничество над Галлиями. Дециму Бруту и Мунатию Планку предписывалось удерживать свои провинции до тех пор, пока сенат не пришлет новых наместников. По предложению Цицерона, сенат предписал десигнированным консулам сразу же по вступлении в должность выплатить деньги Октавиану и солдатам двух отпавших от Антония легионов. В начале января 43 г. в сенате все еще шли дебаты, в ходе которых сторонники Антония старались предотвратить объявление его действий незаконными, а Цицерон и его партия стремились объявить Антония врагом Рима.

Консулами 43 года стали цезарианцы Вибий Панса и Авл Гирций (ближайший сподвижник Г. Юлия Цезаря, талантливый полководец и одновременно литератор, что было распространенным явлением в те времена: Гирцию приписывают авторство восьмой книги «Комментариев о Галльской войне» Цезаря). Сенат не мог предоставить им войско, и Панса начал вербовку новобранцев в Италии. Гирций же потребовал от Октавиана отдать ему легионы, отпавшие от Антония, это была самая боеспособная часть армии Октавиана.

7 января 43 г. Октавиан по специальному решению сената стал официальным лицом²⁶. Текст этого решения приводит Цицерон в 5 Филиппике: «Сенат постановил, чтобы Гай Цезарь, сын Гая, понтифик, пропретор, считался сенатором и подавал голос вместе с бывшими преторами; и ему должен оказываться такой же почет, к какому бы магистрату он не обращался, какой должен оказываться в соответствии с законами, как если бы он в предыдущем году был квестором». Фактически Октавиан был уравнен в правах с.141 с консулами 43 г., вместе с которыми он получил особые полномочия в связи с объявлением чрезвычайного положения.

Дебаты в сенате окончились неблагоприятно для Антония. Он был объявлен врагом отечества, как и его войско, если только оно не покинет своего полководца. Сношения с Антонием должны были расцениваться как государственная измена. Одновременно сенат утвердил Марка Брута наместником Македонии и Иллирии с предоставлением ему права командования всеми римскими войсками, там находившимися. Кассию была предоставлена Сирия. Всем римским магистратам, находившимся на Востоке, было предписано выполнять приказы Брута и Кассия.

Октавиану никак не улыбалась перспектива оказаться послушным орудием сенатской политики, но в этот момент ему было невыгодно открывать свои карты. К тому же главным его врагом по-прежнему оставался Антоний, поэтому он послушно подчинился требованиям сената. Наместники заальпийских провинций колебались, но было ясно, что в случае успеха Антония они немедленно к нему примкнут. Пока же в письмах к сенату и Лепид, и Мунатий Планк призывали сенат к примирению с Антонием.

В середине января 43 г. войска сената направились на север, к Мутине. Начиналась знаменитая Мутинская война.

Вначале двинулись легионы Октавиана и Авла Гирция, Панса запаздывал с набором войск. К началу марта, когда войска Пансы, наконец, подоспели, обе стороны перешли к активным военным операциям. Первое же крупное сражение показало полную неспособность Пансы как полководца. Два легиона Антония столкнулись в болотистой местности с Марсовым легионом сенатских войск. Хотя воины той и другой стороны были знакомы между собой, они, по словам Аппиана, пылали друг к другу лютой ненавистью. Солдаты Антония упрекали сенатские войска в предательстве, те же, в свою очередь, обвиняли солдат Антония в измене солдатским интересам во время казней в Брундизии. Особенно ожесточенно сражались преторианские когорты обоих полководцев, Антония и Октавиана (App. III. 67). Легионы дрались отчаянно, без военных криков, «больше следуя собственной воле, чем приказам командующих» (App. III. 68). Войска сената были оттеснены и стали отступать. Тяжело раненного Пансу отвезли в Бононию (ныне Болонья). Преторианская когорта Октавиана была полностью уничтожена. с.142 Победоносные войска Антония возвращались утомленные, но с пением победных песен, когда перед ними совершенно неожиданно появился свежий легион Гирция. Сражение произошло у Галльского рынка (Forum Gallorum). Войска Антония были здесь наголову разбиты. В следующем крупном сражении, произошедшем 14 апреля 43 г. у самой Мутины, войска сената вновь одержали победу, но Гирций, ворвавшийся в лагерь Антония, был смертельно ранен у самой палатки вражеского полководца.

Сенат торжествовал победу, устроив необыкновенно пышные молебствия богам, длившиеся 50 дней.

По приказу сената, войска обоих консулов (Панса через день умер от раны, впоследствии упорно распространялись слухи, что ему был влит в рану яд по приказу Октавиана) должны были быть переданы Дециму Бруту, ему же поручалось преследование остатков армии Антония. Стало ясно, что сенат питает к Октавиану недоверие: как пишет Аппиан (III. 74), «о Цезаре... ни слова не стояло в письменных распоряжениях Цицерона. Даже имя его не упоминалось, так он им пренебрегал, когда считалось, что Антоний уже побежден». Но и четвертый, и Марсов легион отказались перейти к Дециму Бруту — ему достались лишь новобранцы Пансы, да и те, по-видимому, не все. Разумеется, это произошло не без тайной агитации агентов Октавиана²⁷, сумевшего таким образом сохранить вполне боеспособное войско.

Сохранившаяся часть армии Антония, сняв осаду Мутины, двинулась на север, и сенатские войска, понесшие большие потери, оказались не в силах организовать преследование.

Так же успешно шли дела сенатской партии на Востоке. Брут в Македонии нанес поражение легиону, которым командовал Гай Антоний, брат М. Антония; армия Брута увеличилась до 6 легионов. В Сирии Кассий сумел заставить войска, посланные Долабеллой, перейти на его сторону. После взятия Лаодикеи и самоубийства Долабеллы у Кассия оказалось до 12 легионов. «Сенат принял это известие с большой радостью» (App. III. 78).

...Остатки армии Антония двигались к Альпам. Цель Антония заключалась в том, чтобы соединиться с Лепидом, на его помощь с.143 Антоний особенно надеялся, оказав ему в свое время немалые услуги. В этом походе войска Антония терпели немалые лишения, голод и холод, но когда они приблизились к лагерю Лепида, обнаружилось, что тот вовсе не склонен проявлять какое-либо участие к Антонию и его солдатам. Тогда Антоний вступил в переговоры с легионерами Лепида через голову их полководца, не пользовавшегося в войсках авторитетом. Здесь особо важные услуги оказал Антонию его легат Азиний Поллион. Многие пообещали Антонию поддержку, особенно солдаты 10 легиона, некогда воевавшего под командованием Антония. Последний форсировал реку, отделявшую его от лагеря Лепида, и без всякого сопротивления, с помощью солдат самого Лепида, овладел им. Это произошло в конце мая 43 г. до н. э.

Лепида Антоний пощадил. Об этом свидании впоследствии распространялись различные слухи. Как сообщает Аппиан (III. 64), «Лепид, как был, без пояса, вскочил с постели... Он обнял Антония и стал оправдываться неизбежностью сложившихся обстоятельств. Некоторые даже уверяют, что он упал на колени перед Антонием, как человек нерешительный и робкий...». Аппиан не доверяет этим слухам, полагая, что Лепид не совершил ничего враждебного по отношению к Антонию, и поэтому мог его не опасаться. Но этот, в общем, хорошо информированный и проницательный автор не понимает главного: если бы Антоний считал Лепида хоть сколько-нибудь опасным для себя, он, не задумываясь, приказал бы его убить. Антонию было даже выгодно сохранить внешне добрые отношения с Лепидом, чтобы тем самым завоевать симпатии среди его солдат. Как бы то ни было, за Лепидом остался титул императора и право командования, хотя фактически с этого момента войском Лепида стал распоряжаться Антоний. «Итак, поднявшись на ноги и выпрямившись во весь рост, Антоний перевалил через Альпы и повел на Италию 17 легионов пехоты и 10000 конницы» (Plut. Ant. 18). Децим Брут, не имея возможности оказать сопротивление, попытался переправиться в Македонию, но был остановлен своими солдатами. Какой-то галльский князек захватил его в плен и сообщил об этом Антонию, который приказал его убить. Так погиб один из вождей заговора.

При известии о движении войск Антония в Риме произошла «поразительная и неожиданная перемена», пишет Аппиан (III. 85). Сторонники Антония подняли голову. Сенат спешно направил послов к Бруту и Кассию, призывая их оказать поддержку общему делу. с.144 Из Африки были вызваны войска, которые считались верными сенату. Положение Октавиана, находившегося на севере Италии, резко и неожиданно изменилось. Сенат стал униженно заискивать перед ним, но теперь условия мог диктовать сам Октавиан. Среди солдат он искусно подогревал недовольство, напоминая, что сенат до сих пор не выплатил им обещанных наград. Однако на требования Октавиана сенат отвечал уклончиво, одновременно пытаясь (очень неловко) перетянуть легионы Октавиана на свою сторону. В конце концов, Октавиан открыто обратился к войску, обвиняя сенат в заговоре. Солдаты «дружно приветствовали его криками и тотчас же отправили центурионов с требованием консульской власти для Цезаря» (App. III. 88). В Рим прибыла делегация из 400 центурионов, но сенат с неудовольствием отклонил их требования, сославшись на молодость их командира. Тогда центурион Корнелий, вытащив наполовину меч из ножен, хлопнул по нему рукой и заявил пораженным сенаторам: «Если вы не дадите ему консульства, то это даст!» (Suet. Aug. 26; Dio Cass. XLVI. 42). Сенат отклонил требования делегации, и она покинула Рим. Его упрямство объяснялось тем, что он рассчитывал на легионы Брута и Кассия, находившиеся на востоке, а также на войска, стоявшие в Риме. Ясного понимания обстановки у сенаторов не было, и это сказалось на ходе дальнейших событий²⁸.

После четырехмесячного бездействия (с мая по август 43 г.) Октавиан быстро двинул свои легионы на Рим, перейдя Рубикон, как это некогда сделал его приемный отец. В Риме началась паника, но тут прибыли из Африки два легиона, и сенаторы решили, что «сами боги побуждают их к борьбе за свободу» (App. III. 91). Вместе с легионом, который оставил в Риме Панса, в распоряжении сената оказалось три легиона.

Между тем Октавиан со своими войсками подошел к городу и выслал к встревоженному населению эмиссаров, предлагая сохранять спокойствие. «Снова произошла неожиданная перемена. Знатные спешили к Цезарю и обращались к нему с приветствиями, стекался и простой народ, с одобрением принимая напоминавшую мирное время дисциплину его солдат» (App. III. 92).

Легионы сената перешли на сторону Октавиана. Сам он повел с.145 себя необыкновенно гуманно, всячески показывая, что никому не желает мстить. Государственные деньги, обнаруженные им в римской казне, он разделил между солдатами, выдав по 2500 денариев каждому и пообещав додать остальное потом. Затем он удалился из города, пока не будут избраны угодные ему консулы. Теперь все формальные препятствия, о которых 4 месяца велись безрезультатные споры, оказались удивительно легко преодолимыми. Как и следовало ожидать, консулом был избран Октавиан; коллегой его стал Квинт Педий, который, согласно завещанию Цезаря, был его сонаследником, но добровольно отдал Октавиану свою часть, когда тот особенно нуждался в деньгах. Став консулом²⁹, Октавиан прежде всего проделал весь древний церемониал, который требовался для внесения его в род и фамилию приемного отца, продемонстрировав тем самым свое уважение к традициям³⁰. Коллега его по консулату Кв. Педий провел через народное собрание специальное постановление, согласно которому все убийцы Г. Юлия Цезаря должны были быть привлечены к судебной ответственности. Все участники заговора были заочно осуждены. Тем самым Брут и Кассий объявлялись вне закона и смещались со своих постов. Октавиану было «разрешено» провести новые наборы войск, ему же поручалось довести до конца войну против Антония и Лепида. Сенат послушно утверждал все эти постановления.

Но еще задолго до этого дальновидный и хитрый Октавиан вступил в тайные переговоры с Антонием и Лепидом и, по всей видимости, заключил с ними соглашение. О нем так никто и не узнал, пока Октавиан не покинул Рима со своими войсками, направляясь к Ионийскому морю. В его отсутствие Кв. Педий выступил перед сенатом с требованием отменить все решения, принятые против Антония и Лепида. Разумеется, это было сделано по договоренности с Октавианом. Двадцать легионов, собранных республиканцами на востоке, были причиной, заставившей Октавиана пойти на соглашение с Антонием. Лишенный всякой возможности сопротивляться, с.146 сенат послушно все утверждал. Октавиан известил Антония и Лепида о благоприятном для них решении сената, и те ответили дружественными письмами (App. III. 96)³¹. К этому времени к Антонию присоединился со своими войсками Мунатий Планк, и несколько позже — Азиний Поллион.

Встреча между Октавианом, Антонием и Лепидом произошла близ Мутины, на маленьком островке посредине реки Лавинии. По обеим сторонам реки встали по пять легионов с той и другой стороны. К этому островку были наведены мосты, и по ним, оставив по 300 человек охраны, двинулись полководцы обеих армий и стали там совещаться. В результате двухдневных совещаний они пришли к следующим соглашениям. Октавиан должен был сложить с себя консульское звание, но вместо этого утверждалась новая магистратура, равная ей по значению, «для приведения в порядок государственных дел». Ее должны были занять на пять лет три человека — Октавиан, Антоний и Лепид (App. IV. 2). Аппиан добавляет при этом, что триумвиры хотели таким способом избежать термина «диктатура» (слово это звучало слишком одиозно). Управление провинциями было поделено следующим образом: Антоний получал обе Галлии, кроме области, прилегающей к Пиренеям, Лепид — эту область вместе с Испанией, Октавиан — Африку, Сардинию и Сицилию, с прилегающими островами. Вопрос о провинциях на востоке не рассматривался, поскольку они были во власти республиканцев. Италия осталась в совместном управлении триумвиров.

Вести войну с Брутом и Кассием должны были Антоний и Октавиан (отсюда видно, что роль Лепида была чисто буферной)³². Лепиду оставались три легиона для охраны порядка в Риме, где он должен был занять пост консула на следующий год. Остальные семь его легионов поделили между собой Октавиан и Антоний, так, чтобы у каждого образовалось войско из 20 легионов. С ними они с.147 должны были отправиться на восток для борьбы с армиями республиканцев.

Войскам были обещаны земли в качестве награды за верную службу, для этой цели выделялись 18 италийских общин, обладавших лучшими землями, которые подлежали конфискации со стороны триумвиров.

Чтобы придать всем этим действиям видимость законности, народный трибун Публий Титий провел через народное собрание — «среди войск», как многозначительно роняет Аппиан (IV. 7) — законопроект об учреждении на 5 лет новой магистратуры, триумвиров с консульской властью для устройства государства — tresviri rei publicae constituendae consulari potestate. Официально они вступали в должность 1 января 42 г. до н. э. Но прежде всего они решили расплатиться со своими политическими противниками: ни Октавиан, ни тем более Антоний не собирались подражать великодушию покойного диктатора. Были составлены проскрипционные списки лиц, подлежащих немедленному уничтожению. Это были не только противники триумвиров, но часто просто богатые люди, так как триумвиры «в разоренной войнами и налогами Европе, а особенно Италии терпели нужду в деньгах» (App. IV. 5). Всего было приговорено к смерти с конфискацией имущества 300 сенаторов, по другим данным — 130, и 2000 всадников. Среди них были ближайшие родственники и друзья триумвиров, которых они уступали друг другу. Как пишет Аппиан (IV. 8 sqq.), приводящий и текст проскрипционного объявления, «первым из приговаривающих к смерти был Лепид, а первым из приговоренных — брат Лепида Павел. Вторым из приговаривающих к смерти был Антоний, а вторым из приговоренных — дядя Антония Луций. Павел и Луций первыми высказались за объявление Лепида и Антония врагами отечества... Они были поставлены на первом месте, впереди остальных, не столько в виду их значения, сколько для возбуждения страха и лишения надежды на возможность спасти кого-нибудь...»

В продолжение трех дней триумвиры вступали в Рим, каждый со своей преторианской когортой и одним легионом.

Ночью во многих городах были выставлены проскрипционные списки, и было отдано распоряжение, чтобы головы убитых приносились триумвирам. Всякий, укрывший проскрибированного, подлежал с.148 смерти. Обыски производились в домах без разрешения хозяина. Ужас, охвативший Рим, и напряженность обстановки были таковы, что Кв. Педий, родственник и коллега Октавиана по консулату, умер в ту же ночь «от утомления», как пишет Аппиан (IV. 6), то есть, по-видимому, от инфаркта.

«И вот тотчас же, как по всей стране, так и в Риме, смотря по тому, где каждый был схвачен, начались многочисленные аресты и разнообразные способы умерщвления. Отсекали головы, чтобы можно было их представить для получения награды, происходили позорные попытки к бегству, переодевания из прежних пышных одежд в непристойные. Одни спускались в колодцы, другие в клоаки для стока нечистот, третьи — в полные копоти дымовые трубы под кровлей... Некоторые сидели в глубочайшем молчании под сваленными в кучу черепицами крыши.

Боялись не меньше, чем убийц, одни — жен и детей, враждебно к ним настроенных, другие — вольноотпущенников и рабов, третьи — своих должников или соседей, жаждущих получить поместья...»

С необыкновенным драматизмом рисует Аппиан эти трагические события. Ужасы проскрипций триумвиров, по его мнению, превосходили то, что творилось при Сулле и Марии. Для такого суждения у Аппиана были авторитетные основания: «материала много, и многие римляне во многих книгах описали это каждый по-своему...» (IV. 16). Одним из первых погиб Цицерон, и голова его была доставлена Антонию, который держал ее на обеденном столе, пока не насытился этим отвратительным зрелищем (App. IV. 19).

Те, кто смогли ускользнуть от озверевшей солдатни триумвиров, бежали к Бруту и Кассию на Восток; многих беглецов подбирали корабли Секста Помпея, курсировавшие вдоль берегов (проскрибированным оказывался радушный прием, предоставлялся кров и пища).

Для расчетов с солдатами, а также для продолжения войны на Востоке триумвирам были нужны огромные суммы. Средства, полученные от конфискаций имущества проскрибированных, могли лишь в незначительной степени заполнить эту брешь. Поэтому триумвиры ввели ряд дополнительных налогов и конфисковали вклады, которые иностранцы и римские граждане держали в храме Весты (Plut. Ant. 21). Владельцы поместий и недвижимой собственности были обязаны выплатить половину годового дохода, определяемого с.149 в значительной степени произвольно, за каждого раба хозяин должен был уплатить налог. Представители имущих классов, в том числе одинокие женщины, должны были внести в кассу триумвиров в качестве единовременного налога сумму, равную их годовому доходу, и вдобавок еще 2/3 стоимости имевшегося у них имущества (App. IV. 34). Колоссальный масштаб экспроприаций, осуществлявшихся триумвирами, привел к полному смятению в финансовых и торговых делах и к повсеместному исчезновению наличных денег, зарывавшихся в виде кладов (никто не чувствовал себя в безопасности).

Отправляясь на Восток против Брута и Кассия, Октавиан и Антоний постарались обеспечить себе тыл, назначив в Риме магистратов на основании закона Тития на несколько лет вперед.

В то время как в Италии происходили эти события, Брут и Кассий на Востоке спешно собирали силы и изыскивали средства для ведения предстоящей войны. Подчинив себе Сирию, Кассий собирался двинуться на Египет, но известие, полученное от Брута, о готовящейся переправе войск Антония и Октавиана заставило его отказаться от этого плана. После свидания в Смирне Брут и Кассий жестоко расправились с городами Малой Азии (особенно с Тарсом), а также с островом Родос за отказ выплатить те огромные суммы, которые от них требовали. Флот Кассия захватил осажденный Родос, и с жителей была взыскана огромная контрибуция, дотла разорившая некогда цветущую торговую республику. Брут в свою очередь покорил Ксанф и всю Ликию. Все народы Малой Азии были обязаны в течение 10 лет уплатить специальный налог (App. IV. 74). В результате за два неполных года «Брут и Кассий собрали войско, включавшее свыше 20 легионов тяжеловооруженных пехотинцев, около 20000 конницы и свыше 200 кораблей» (App. IV. 133).

В западной части Средиземного моря господствовал флот Секста Помпея. После учреждения второго триумвирата триумвиры внесли имя Секста Помпея в список проскрибированных. Отряды Помпея в ходе военных действий захватили Сардинию и затем всю Сицилию, последнюю Секст Помпей превратил в центр своего государства. К Помпею стекались отовсюду республиканские элементы, беглые рабы, все, кому угрожала опасность. Флот Помпея блокировал с.150 побережье Италии и причинял немалое беспокойство триумвирам. Внушало серьезную тревогу и положение в Восточном Средиземноморье, где курсировала эскадра республиканцев под командованием Стация Мурка. К нему вскоре по приказу Кассия присоединился и Домиций Агенобарб с 50 кораблями. Но эта эскадра не сумела помешать переправе войск Антония и Октавиана в Эпир, а сами Брут и Кассий проявили недопустимую медлительность и вовремя не прибыли в Эпир, чтобы воспрепятствовать развертыванию войск противника. Это было также серьезной ошибкой республиканцев.

Авангард армии Антония и Октавиана в количестве 8 легионов под командованием Децидия Саксы и Гая Норбана прошел Македонию и углубился во Фракию. Войска Брута и Кассия, переправившиеся из Абидоса в Сест, медленно двигались им навстречу. Неподалеку от города Филиппы, близ горы Симбола, расположился авангард Норбана, но Брут и Кассий двинулись в обход и заставили его отступить с этой позиции (Plut. Brut. 38). На помощь Норбану быстро подоспел с основными силами Антоний. Через 10 дней подошли и легионы Октавиана. Сам Октавиан был болен, и его несли на носилках. Сказалось смертельное напряжение последних месяцев.

Войска Брута и Кассия расположились в двух отдельных лагерях³³ на расстоянии около полутора километров друг от друга. Оба лагеря, однако, были связаны общей линией укреплений (App. IV. 106). Они находились на высоких холмах; равнина, простиравшаяся внизу, была удобна для того, чтобы дать сражение. По словам Аппиана, позиция Брута и Кассия была более выгодной, и снабжение в войске республиканцев было налажено лучше.

Укрепив свои лагеря, обе стороны некоторое время состязались в метании копий и конных диверсиях. Лагерь Октавиана был расположен против лагеря Брута, лагерь Антония — против лагеря Кассия. Численность войск с той и другой стороны была примерно одинаковой — около 19 легионов, но конницы у триумвиров было меньше. Зато войска триумвиров состояли почти сплошь из опытных и испытанных в боях ветеранов, и в офицерском корпусе перевес также был на стороне триумвиров, так как у Брута и Кассия высшие с.151 командные должности занимали молодые люди из аристократических фамилий, не имевшие опыта боевых действий. На стороне триумвиров главную роль играл Антоний — Октавиан особыми военными дарованиями не отличался, как это стало ясно во время Мутинской войны. Положение в лагере триумвиров осложнялось растущим недоверием Октавиана к Антонию, давала себя знать недавняя смертельная вражда и соперничество. На стороне республиканцев главную роль играл Кассий, имевший, как уже говорилось выше, солидный опыт командования войсками, хотя ему и недоставало быстроты в решениях из-за чрезмерного педантизма.

Ход первого сражения при Филиппах наши источники (в основном Плутарх в биографии Брута и Аппиан) рисуют в общем сходным образом. Сражение было начато по инициативе Брута, войска которого напали на лагерь Октавиана. Легионы последнего не ожидали такой атаки, вначале полагая, что это очередная вылазка. Эффект внезапности принес войскам Брута крупный успех. Лагерь Октавиана был взят, и сам Октавиан лишь по счастливой случайности избежал плена. «Его едва успели вынести оттуда. Думали, что он убит, так как пустые носилки были пронзены дротиками и копьями» (Plut. Brut. 41). Так центр армии Брута оттеснил противника, которому был нанесен жестокий урон. Но Кассий проявил непонятную медлительность и дал окружить себя правому флангу неприятеля. При этом конница Кассия тотчас же обратилась в бегство. Плохая связь между обоими полководцами сыграла здесь роковую роль, и Антонию удалось овладеть лагерем Кассия. Узнав о происходящем, Брут спешно бросил на помощь Кассию отряд всадников. Плохо представляя себе, что происходило на фланге, которым командовал Брут, Кассий принял этот отряд за вражеский и, полагая, что Брут проиграл сражение, покончил жизнь самоубийством, подставив шею под удар меча своего вольноотпущенника Пиндара, которого он специально держал при себе на этот случай. Гибель Кассия повлекла за собой чрезвычайно важные последствия для армии республиканцев, лишившихся самого опытного полководца.

Вскоре Брут оказался вынужден очистить лагерь Октавиана. Обе стороны несли в ходе сражения огромные потери, так как борьба приняла особенно ожесточенный характер. Стремясь воодушевить своих солдат, Брут пообещал раздать им по 2000 денариев. В этих деньгах были особенно заинтересованы воины Кассия, потерявшие с.152 свое имущество, когда их лагерь был захвачен. Антоний поступил таким же образом, пообещав своим солдатам по 20000 сестерциев, и еще большие суммы офицерам. Войска Брута перегруппировались, продвинувшись к лагерю Кассия, только теперь Брут оценил преимущество позиции, которую тот занимал. Антоний точно так же произвел быструю перегруппировку своих войск.

Следующую ночь Брут потратил на восстановление лагеря Кассия, оставленного войсками Антония, хотя это вовсе не было прямой необходимостью.

После ряда обходных маневров, предпринятых войсками триумвиров, было дано второе сражение, вновь по инициативе армии Брута. Республиканцев особенно воодушевило известие о победе их флота, разгромившего транспорты противника, которые везли подкрепления, в числе которых были знаменитый Марсов легион и преторианская когорта Октавиана. Это второе сражение, согласно Плутарху (Brut. 47) было отделено от первого 20 днями. Антоний его выиграл. Брут с оставшимися 4 легионами отступил в сторону гор и, не надеясь на верность своих войск, ночью покончил жизнь самоубийством. Оставшееся без вождя войско Брута перешло на сторону триумвиров и, как описывает Аппиан, «получив прощение от них, было распределено по их войскам: всего солдат было около 14000» (App. IV. 135). Подводя итоги этого сражения, Аппиан добавляет: «Таким образом, перед Цезарем и Антонием, благодаря их отваге, не останавливающейся ни перед какими опасностями, посредством всего лишь двух сухопутных сражений было совершено величайшее дело, подобного которому до того никогда не бывало...» (App. IV. 137).

Эта оценка, представляющая битву при Филиппах событием величайшего мирового значения, послужившим поворотным пунктом римской истории (после этой битвы дело республиканцев оказалось бесповоротно проигранным и установление монархического режима было лишь вопросом времени), в принципе верна, неверно лишь представлена роль Октавиана как полководца: в этой битве он фактически не принимал никакого участия.

Правильную оценку этим событиям дает Тацит в «Анналах» (I. 2): «После гибели Брута и Кассия гражданские войны между политическими группировками прекратились»³⁴.

с.153 Подведем в нескольких словах итоги этого беспримерного по своему значению периода истории древнего Рима. В течение последующих 10 лет триумвират превратился в дуумвират (Лепид лишился войск и власти, став частном лицом), а спор между оставшимися двумя соперниками решился в пользу более ловкого, дальновидного, хитрого и расчетливого Октавиана. Победив Антония, он установил монархический строй, завуалированный именем принципата³⁵.

Установление принципата соответствовало объективному ходу развития исторического процесса: гражданские войны, бывшие крайней формой проявления классовой борьбы³⁶, показали силу с.154 противоречий, раздиравших римское общество. Несоответствие формы полисной демократии фактическому содержанию римской государственности, так как Рим стал мировой империей, было устранено созданием монархии.

Октавиан достиг вершины могущества потому, что из всех политических деятелей того времени он лучше других умел рассчитать свои действия, не поддаваясь эмоциям и состраданию, и в то же время отличаясь решительностью и умением рисковать. Как никто другой, он умел использовать ошибки своих соперников, которые те, надо признать, совершали в большом количестве. Недостаток полководческого таланта с лихвой искупался его умением подбирать себе помощников, среди которых наиболее известны Меценат и М. Випсаний Агриппа, ставший позднее его зятем. Октавиан многое унаследовал от своего приемного отца: безудержную демагогию, игру на инстинктах толпы, показную приверженность старине... Но в отличие от Цезаря, бывшего широкой натурой и гениально одаренным человеком, Октавиан был хитрым и лицемерным тираном, отличавшимся особой жестокостью и вероломством. В борьбе против Антония он сыграл на националистических чувствах римлян, что, в конечном счете, обеспечило ему поддержку Италии и Рима.